Женившись на молодых (значительно моложе себя), красивых (там все такие!) и, что самое главное, покорных феях в Союзе, приехавшие в Штаты легковерные мужья ошеломленно наблюдали, как в результате благотворного влияния капиталистического environment’a их жены стремительно перерождались совсем в другую разновидность Homo Sapiens.
Представительницы этой разновидности, внимательно вглядевшись в своих суженых, не снискавших лавров в бизнесе, потерявших былой номенклатурный шик, растерянных и взъерошенных, – с любознательностью, присущей женщинам вообще, а русским в особенности, оглянулись по сторонам и… обнаружили массу новых возможностей, зашифрованных этим сладким словом opportunity.
Измученные своими эмансипированными, феминизированными, сексуально защищенными, постными, как шашлык из говядины, дамами, американские мужики с радостью и упоением бросились навстречу прибывшим из «империи зла» воздушным феминам. Рынок русскоязычных невест расцвел махровым цветом, и даже отягощенные двумя-тремя детьми особи пользовались устойчивым спросом.
Валентина была у Семёна Альца второй женой, моложе мужа на двенадцать лет. Сёмичке, явившемуся в Штаты ближе к шестидесяти, в обозримом будущем светил SSI, а Вале в ее сорок шесть следовало еще пахать и пахать. Что она и делала, с самого начала влившись в сплоченные ряды программистов срочного призыва.
Производственный роман Вали с ее шефом носил сначала куртуазный характер, а после того, как последний окончательно разделался с прежним браком, Семён с чувством, лишенным приятности, узнал, что в его услугах больше не нуждаются. К тому времени у дочери тоже наладилась своя личная жизнь…
И остался Сэм Альц один в двухбедрумной кооперативной квартире, которую он тут же поменял на более скромное жилище. Совместно нажитые сбережения Валя великодушно оставила Сёме и дочери, благо свежий муж ее оказался (совершенно случайно!) человеком достаточно состоятельным…
Все же ситуация застала Семёна врасплох – он никогда не предполагал, что в прилично зрелом возрасте, когда на его неисторической родине уже почивают на пенсионных лаврах, уходят в дачный «загул», вылавливают остатки рыбки в колхозных прудах, – в этом возрасте ему предстояло еще раз познать сомнительную радость холостяцкой жизни.
Про печальное только вскользь: первый год после ухода супруги депрессирующий Сёма не находил себе места в просторной квартире, где все напоминало о беглянке. Со временем, убедившись, что к прошлому возврата нет, а «без женщин (по-прежнему) жить нельзя на свете, нет!» Альц начал оглядываться по сторонам, ориентироваться на рынок предложения и спроса бобылей и бобылих в обширном диапазоне сроков их появления на белый свет.
Чтение многочисленных газетных объявлений, посещение мест скопления жаждущих приятного знакомства индивидуумов, рекомендации бывалых и советы друзей позволили Семёну сделать обобщающие выводы, главными из которых были:
Первый (самый неутешительный) – о молодой (вроде Вали) избраннице не приходилось и мечтать. Конъюнктура рынка русскоязычных зрелых и перезрелых невест и женихов была категорически не в пользу последних.
Второй – выдаваемые в газетных объявлениях автохарактеристики, как правило, свидетельствовали то ли о снисходительном отношении к себе, то ли о заблуждениях соискателей относительно своих объективных данных: стройные блондинки оказывались при встрече крашенными «плоскодонками»; пышные брюнетки иной раз напоминали мощный бронетранспортер на антитеррористической операции.
И третий – несмотря на все альтруистические заверения в тексте, дамы (кто достаточно откровенно, кто деликатно) в первую очередь интересовались социально-экономическим статусом возникающего в поле зрения претендента.
Можно было, конечно, выловить молодую и красивую «нелегалочку», но это, если не гарантировало, то с большой долей вероятности предвещало повторение через несколько лет ситуации с Валентиной, однако с более печальными последствиями.
Все это, вместе взятое, заставило Сёму несколько раз понижать планку своих претензий и, соответственно, свой социально-половой рейтинг. Из смело смотрящего вдаль орлиным взглядом гусара Семён превратился в испуганно озирающегося «человека в футляре»: как бы чего не вышло.
За дело сползающего в бездну одиночества Альца и реставрации его семейного очага с настойчивостью, достойной иного применения, взялись друзья, а правильнее сказать, жены этих самых друзей. Стоит ли говорить о том, что главный критерий для оценки потенциальной «дамы сердца» заключался в том, что по всем объективным данным, та не должна и в долю падать уже упомянутым выше женам друзей.
Соблюдение указанного условия не могло радовать Сёму, который упорно сопротивлялся экспансии дружеских жен, но тупик, в котором он находился, становился все тупее. В конце концов Сэм согласился на свидание с Джульеттой, о которой Фрида, жена лучшего друга Гоши, наговорила массу лестных вещей.
Страдания зрелого Вертера
…На эту встречу Сэм Альц шел, мысленно готовый к худшему (естественно, он не поверил и на четверть Фридиной характеристике), но действительность превзошла все его ожидания. По заранее согласованному сценарию зрелые представители знатных родов Монтекки и Каппулетти должны были встретиться в Манхэттене на углу 7-й авеню и 42-й стрит. Пришедший на несколько минут позже Ромео, то бишь Альц, увидел свою Джульетту чуть в стороне, прислоненную к какой-то тумбочке. Одного взгляда на предполагаемый
объект обожания оказалось достаточно, чтобы Сёме очень захотелось тут же развернуться и в момент сделать эту затею неосуществимым мифом: он увидел широкую, как комод, слегка сгорбленную нежную женскую спину, увенчанную изящной головкой на короткой шее со взбитыми в причудливую прическу волосами. Сёмчик задержался лишь на полминуты, разглядывая долгожданную, но это его и погубило.
Очевидно, почувствовав на себе пристальный взгляд, дама оглянулась, и Альц услышал свое имя, произнесенное голосом с тембром и звучанием, каковых ему до сего времени слышать не приходилось, – грудным, даже гортанным, с каким-то булькающим фоном:
– Сэм? Я не ошибаюсь?
Звучащее обычно жестко и энергично «Сэм» в ее интерпретации больше походило на многообещающее «съем».
– Меня зовут Дора, – пробулькала далее, слегка жеманясь, дамочка.
«Дора, дора, помидора, мы в саду поймали вора…» – мысленно туповато продекламировал Сёма, но вслух деликатно ответил:
– Да, это я. Извините за опоздание.
Они тронулись вверх по Седьмой в направлении бродвейского пятачка. Завязалась обычная светская беседа, в течение которой деликатный Семён, опасаясь выдать свою реакцию, быстрыми осторожными взглядами продолжал рассматривать спутницу.
Ему пришлось признать, что первое впечатление выдалось обманчивым. Оксонометрия, то есть вид спереди, оказалась еще более ужасающей. Продолговатое лицо, саблевидный, великоватый даже для горской еврейки нос; выщипанные брови над близко и глубоко посаженными глазками; белый и ровный ряд зубов – слишком белых и ровных для того, чтобы не оказаться вставными челюстями. Шаловливая прическа к тому же оказалась париком.
Походка Доры показалась Сёме какой-то странной, пока он не понял, что просто одна нога Джульетты немного отстала в развитии от своей ровесницы.
…Кандидаты во влюбленные прошлись по вечернему Бродвею, полюбовались беснующейся рекламой, поговорили о том о сем; выпили кофе в попутном «бистро». Преследовавшее весь вечер Семёна желание потеряться в толпе несколько притупилось. Он уже более спокойно и взвешенно мог рассуждать о реально происходящем. Нет, не то чтобы он увидел в своей спутнице что-то, способное прибавить ему энтузиазма, но новые печальные открытия в ней уже не пробуждали прежнего испуга и оторопи.
Вместо этого, глядя на Дору, он ловил себя на внезапно возникшем чувстве сопереживания и сочувствия бедной женщине. До чего же бывает несправедлива судьба, раздавая направо и налево достоинства и недостатки, не сообразуясь с тем, сколько, чего и кому достанется?!
Вот и Дора – пришла на свидание в надежде встретить ответное чувство, а явившийся сюда брандахлыст в это время то и дело мыслит лишь о том, как быстрее унести ноги!
…Расстались несостоявшиеся Ромео и Джульетта у входа в subway. Пристыженный своим внутренним поведением и расчувствовавшийся от своих же пацифистских рассуждений, Семён попытался, как он это делал всегда в молодости (чем Дора, как человек, хуже других?) на прощанье слегка приобнять спутницу. Но та испуганно и, как показалось Сёме, по-девичьи стыдливо бросилась прочь в направлении убегающего вниз эскалатора. Этот поступок еще больше усилил чувство сострадания, с каждой минутой нараставшее в его по большому счету доброй душе…
…В этот поздний вечер Сёма Альц долго не мог уснуть. Анализируя события дня прошедшего, он сделал несколько важных открытий. Первое и самое неприятное: его рейтинг в глазах окружающих продолжает падение и уже достиг неприличного уровня. Хрен с ней, с Фридой, – она с давних пор недолюбливала Семёна, но как мог Гоша, с которым они выросли в одних трусах, подсунуть ему такую… ну, скажем, даму? Это каким же прене6режением надо преисполниться к ближайшему корешку? «Ну, ладно, – завтра я ему выскажу пару мыслей прямо в его бородатую рожу!»
Но сама Дора-то здесь ни при чем. Сэм почувствовал, что воспоминание о ней неожиданно отдает каким-то теплом. Женщина пришла, словно на роковое свидание: может, это ее последний шанс…
«Я же расцениваю “аутодафе” как надругательство друзей. А сам, собственно говоря, что собою особенного представляю? И что такого исключительного имел я в браке с Валентиной? Всегда считался старым мужем, вертелся и заискивал перед молодой женой. Все заботы о доме дамокловым мечом висели над моей головой, а доброе слово или ласку получал, как орден “Знак Почета”?
Небось Дора для человека, который согласится стать ее спутником жизни, разобьется в лепешку, угождая и ублажая его. А не этого ли хочется зрелому мужчине, которого за порогом поджидает колченогая старость?»
Здесь Сёма вспомнил, как бедная Дора всю дорогу бросала на него испуганные взгляды и целомудренно шарахалась, когда их плечи ненароком соприкасались. И новая волна жалости захлестнула Семёнову грудь.
«Да к тому же, ты, – Сёма размышлял о себе уже в третьем лице, – никому не нужный и мало кому полезный, женившись на бедной женщине, осчастливишь ее и, таким образом, совершишь богоугодное деяние…»
Читатель, очевидно, уже обратил внимание на Сёмин аналитический склад (склад, пожалуй, сильно сказано – так себе, каморка…) ума. Вот и сейчас результатом полубессонной ночи явились следующие выводы:
1. Гоше и иже с ним накостылять по полной программе за издевательское отношение к Сэму и приоткрыть им завесу правды о том, что сами они собой представляют: давно пора трезво посмотреть на свое отражение в зеркале!
2. В пику этим напыщенным ничтожествам объявить о своем решении жениться на Доре во имя высших, недоступных пониманию пигмеев, соображений и, таким образом, ощутить свое призвание в этом мире, сделав счастливым хотя бы одного человека!
…К счастью Семёна, Гоша оказался дома один (будь здесь Фрида, обличать друзей-предателей было бы труднее). Свой монолог Сёмчик начал еще в прихожей:
– Старик, в прежние времена, прежде чем сказать, что я сейчас думаю, следовало съездить тебе по роже. Но сегодня я не буду прибегать к этой крайней мере.
– Подожди, Сёма. Дай…
– Ничего я тебе не дам, пока не скажу главного. Я наконец понял, за кого вы меня имеете и во что оцениваете. Я не заслужил этой пакости за столько лет дружбы, и если вы мне это подсунули, то теперь я хоть знаю, каких новых «подлянок» мне следует ждать от липовых друзей…
– Сэм, прервись хоть на секунду. Я…
– Ты – дерьмо! Подсунул мне эту даму и думаешь, что сам заслуживаешь чего-то большего? Внимательней глянь на себя – на свою плешь, которую ты пытаешься компенсировать жидкой бородкой; на свой обвисший зад и торчащий живот, который ты бодаешь своими же коленками, когда приходится чуть быстрее пройтись…
– Послушай, шлимазл! Да остановись ты…
– Я уже остановился. Я остановился на решении, которое развернет мою жизнь в сторону добра и веры. Я возьму в жены верную Дору, и она мне заменит всех бывших друзей, в преданности которых я сегодня разуверился. И плевать мне на их иронию и насмешки. Бог оценит мой благородный поступок!
– Так дай же хоть одно слово сказать, придурок!
– Теперь, когда я высказал все, что считал нужным, можешь говорить хоть сотню слов.
– Послушай, Сёмка, мне и самому неловко, что все так получилось… Извини, старик, но ты ей не понравился!
Продолжение следует
5. Сватовство гусара
